Здравствуйте, уважаемый Ярослав Савин!

Просьба, с которой я обращаюсь к Вам, заключается в 
следующем: мною разработана эвристическая, на мой 
взгляд, идея, касающаяся проблематики бытия. Не 
являясь профессиональным философом, я не могу 
воспользоваться общепринятыми в научной среде 
средствами для последующих действий и поступаю на 
свой страх и риск (а также отвлекаю на себя внимание 
занятых людей). Может быть, Вы смогли бы мне помочь с 
организацией обсуждения концепции в Вашем отделении 
философского общества или передали бы материал тем, 
кто специализируется по данной проблеме? Есть 
напечатанная малым тиражом монография, но чтобы не 
утомлять я сделал практически тезисную выжимку.

В основание концепции положены критерии, выработанные 
скептицизмом. Я считаю это обстоятельство необходимым 
условием истинности любого учения, хотя бы уже 
потому, что именно скептицизм всегда был главным 
оппонентом онтологических доктрин. Хотя он и породил 
агностицизм и солипсизм, но легко заметить, что 
тезисы последних сами не удовлетворяют требованиям 
скептицизма. Иначе говоря, я придерживаюсь 
скептицизма в его посылках (критериях достоверности 
знания), а не в выводах, где говорится о 
невозможности какой-либо достоверности.

Я прихожу к достоверности (по совместительству - к 
абсолютной истине, абсолюту) двумя способами: 
дедуктивным и индуктивным.

1. Дедукция. Речь идет о так называемом методе 
универсального сомнения. Не касаясь истории и места 
этого метода в других доктринах, я считаю, что он 
нигде не был действительно завершен. Перед нами стоит 
задача усомниться во всем! Декарт был прав, 
утверждая, что несомненно само сомнение, но из этого 
знания нельзя ничего извлечь. Недаром следующим шагом 
Декарта стало обоснование Бога - и тут он уже 
действовал вопреки своему требованию усомниться во 
всем. Но что остается в действительности, если мы 
вынуждены отвергнуть все как сомнительное? Остается 
ничто, небытие. В нем я сомневаться не могу, т. к. 
оно не имеет никакого содержания, что могло бы 
послужить поводом для сомнений. Это же обстоятельство 
позволяет удовлетворить критерию интерсубъективности. 
Я понимаю небытие этимологически, полностью очищая 
его всякого налета инфернальности, которой его в 
избытке наделила человеческая фантазия. Ничто 
полагают синонимом зла, хаоса, распада, но все это не 
более чем метафоры. Небытие само по себе не имеет 
никакого отношения к тем явлениям, символом которых 
служит. Увязка предмета с его этимологическим 
значением совершенно необходима, т. к. является одним 
из условий достоверности. Истина не может 
существовать на уровне метафор. Ничто в качестве 
абсолюта прекрасно 'отвечает' на поставленный Кантом 
вопрос о возможности априорных синтетических 
суждений. По форме приведенное рассуждение 
синтетическое, но по содержанию оно не выходит за 
аналитические рамки (в Ничто отсутствует содержание), 
что исключает недостатки индукции в плане 
достоверности достигнутого с ее помощью знания. Наше 
знание о небытии исключительно опытно (мы имеем дело 
с ничто всякий раз, когда наши органы чувств и 
мышление молчат - такая верификация свидетельствует о 
нашей невежественности, если речь идет об обычных 
вещах, но только не о ничто), в то же время 
отсутствие содержания делает его априорным.

После обнаружения абсолюта приступаем к 
редукции. Бытие как процесс 'переориентируется' в 
направлении небытия. С самого возникновения философия 
основополагающим принципом бытия полагает 
становление, трактуя феномен движения как переход от 
низшего к высшему и от простого к сложному. Из этого 
обстоятельства вытекает неразрешимость проблемы 
бытия - решение дается сверхъестественное или же 
эссенциалистское, но в равной мере бездоказательное. 
Скептицизм, подвергнув сомнению все и вся, так и не 
решился обратить свое внимание на феномен 
становления. Из признания искомым абсолютом небытия 
следует иная трактовка движения - это процесс, 
направленный на собственное уничтожение. Совершенство 
достигается не где-то там (и достигается ли вообще - 
как это имеет место с абсолютами становления), а по 
завершению вот этого конкретного процесса-события. 
ЗДЕСЬ И ТЕПЕРЬ! Соблюдение этого тезиса во все 
времена признавалось философами краеугольным камнем 
всякого объяснения бытия, но бесконечное становление 
до сих пор оставляет это требование лишь желательным. 
Итак, если мы считаем, что в лице небытия получили 
действительно достоверное знание, то, вероятно, 
следует согласиться и с предложенной трактовкой 
феномена движения.

2. Индукция. Сначала мы производим уже знакомую 
перестановку: вместо принципа становления подставляем 
принцип уничтожения. Но если в первом пункте эта 
рокировка была выведена, то здесь она пока лишь 
наведена. Как постулат. Для его обоснования я 
использую Процедуру Онтологического Исследования (в 
дальнейшем - ПОИ). Эта процедура представляет собой 
весьма элементарный механизм. Человеческая мысль 
издавна наработала так называемую атрибутику 
абсолютного - философия здесь ничего по сути не 
изменила, ограничившись лишь оформительскими 
задачами. Речь идет о таких необходимых каждому 
абсолюту свойствах, как неуничтожимость, 
несотворимость, бесконечность во времени и 
пространстве, простота (неделимость), статичность, 
полнота всяческих определений, конкретность, 
способность являться собственной причиной и т. д. (я 
думаю, что в полном перечне нет необходимости). Сюда 
же можно включить и этимологический аспект по 
причине, указанной выше. Речь идет об атрибутах, но 
они же и критерии абсолютного. По сути ПОИ - это тест 
на соответствие того или иного кандидата на 
абсолютность согласно данным критериям. Каждый объект 
диктует нам свои способы исследования и область 
абсолютного не является исключением.

Скажу сразу, что ни один из абсолютов становления 
(Бог, материя, абсолютная идея и т. д.) этому 
тестированию удовлетворить не смог, 'сваливая' свою 
неудачу на логику. Но логика - эта "непорочная дева" 
(Фейербах) - не может ничего породить, а 
следовательно, исказить. Ведь не таблица умножения 
приводит к абсурду, а то содержание (цифры), которое 
мы в нее вкладываем.

А). Неуничтожимость. С этим, вроде бы, все 
нормально за исключением того, что этот критерий по 
отношению к традиционным абсолютам не представлен нам 
воочию - лишь посредством более или менее 
упорядоченного умозаключения. В неуничтожимости 
небытия сомневаться, разумеется, не приходится 
(нечего уничтожать). И это уже совершенно 
эмпирический вывод.

Б). Несотворимость. Рассуждение аналогично 
предыдущему.

В). Бесконечность во времени и пространстве. 
Помимо уже представленных доводов привлечем 
этимологический. Мы не знаем содержательных 
(величинных) предметов, которые обладали бы этим 
атрибутом, а потому, ищем их в сфере 
сверхъестественного или скатываемся в эссенциализм. 
Это, естественно, не способствует их фиксации, что и 
приводит к разрыву с эмпирическим методом. Перед нами 
стоит задача обнаружить такой предмет не только 
интуитивно, умом, но и наощупь. Не имеет концов лишь 
то, в чем нет начал. Это небытие. Этимологическая 
бесконечность дана лишь в ничто. Конечно, 
традиционные абсолюты также существовали всегда, но 
это свойство в них дано или метафорически (Бог), или 
же эссенциалистски (та же материя, которую многие 
полагают еще более фантастической сущностью, нежели 
Бог).

Г). Простота. Речь идет о необходимом свойстве 
структуры самого предмета, а также направленного на 
него познания как его эстетического аспекта. Этот 
критерий учитывается лишь в теологии и то лишь 
декларативно. Многие даже отмечают красоту подобного 
решения, но такого рода красота более приличествует 
искусству, чем дисциплине, претендующей на научность. 
Структура всякого предмета проста лишь в той или иной 
степени, и лишь структура небытия - в абсолютной. 
Приводить доводы в пользу простоты небытия и красоты 
соответствующего решения, думаю, не имеет смысла.

Д). Статичность. Один из самых неотъемлемых 
атрибутов абсолютного. Многие приписывают истине 
динамический аспект, но вряд ли это стремление 
поддержит действительно онтологически мыслящий 
философ. В самом деле, процессуальность указывает на 
недостаточность, а истина по определению все содержит 
в себе изначально. Отсюда непонятна способность Бога 
к деятельности, хотя бы чисто созерцательной. Это 
если подходить к проблеме этимологически и строго 
следовать недвусмысленным установкам формальной 
логики. Как правило, полагают, что ее законы (к 
примеру, закон противоречия) имеют лишь частное 
применение и не распространяются на область 
трансцендентного, где и сосредоточена абсолютность. В 
действительности же дело обстоит обратным образом. 
Именно с процессуальностью этого мира формальной 
логике не по пути. От слишком многого нам приходится 
абстрагироваться при совмещении процесса и закона 
противоречия. Только статичный предмет всегда 
тождествен самому себе в одно и то же время, в одном 
и том же месте и отношении. Я не большой специалист в 
области логики, но уж это мне понятно. С 
термином 'покой' имеет дело физика, но лишь в 
абстрактной его ипостаси. Лишь по отношению к небытию 
этот термин имеет конкретное применение, при этом 
трансформируясь в ничто - онтологический аналог покоя.

Е). Полнота всяческих определений. Абсолют 
должен быть исчерпывающе определен. Но определить - 
значит, поставить предел, ограничить. В абсолютном 
смысле - ограничить в максимальной степени. Это 
условие по отношению к традиционным абсолютам 
выполняется лишь метафорически и только небытие 
удовлетворяет ему этимологически. Эмпирически.

Ж). Causa sui. Не нуждаться в собственной 
причине (быть своей причиной) может лишь небытие. 
Подобное свойство остальных претендентов не может 
быть обосновано удовлетворительно для здравого смысла 
способом. Этот довод (а также ряд других) в пользу 
небытия привел А.Н. Чанышев в роботе 'Трактат о 
небытии', но его исключительно верные наблюдения не 
получили онтологической обработки. В частности, он не 
ввел принцип уничтожения, что необходимым образом 
следует за признанием небытия искомым абсолютом. Это 
относится ко всем мыслителям, разрабатывавшем тему 
небытия. Как правило, для всех них дискурс не являлся 
определяющей стороной философствования.

З). Конкретность. Вероятно, в нашем случае 
следует говорить о предельной конкретности. Истина 
конкретна и иной быть не может. Сторонники 
транцендентализма ограничивают это требование 
интеллигибельностью, но ведь это именно по отношению 
к преходящим вещам нашего мира мы по сути ограничены 
мышлением. Объективно мы ничего о них не знаем, кроме 
чувственных данных, обработанные мышлением. В чем же 
тогда заключается трансцензус, выход за пределы, если 
все повторяется по новой? Помимо прочего, он должен 
быть переходом от размытого, абстрактного, 
неистинного к четкому, конкретному и истинному. 
Почему мы ничего не знаем об окружающих вещах и 
почему нам все известно об абсолютном предмете? Дело 
не природной ограниченности наших органов познания, а 
в том, есть ли истина в исследуемом объекте. В 
процессуальных вещах истины нет по определению (она 
лишь цель процесса), а потому даже обладай 
совершенными органами чувств и приборами, мы все 
равно ее там не найдем. И наоборот, в истине 
статичного предмета сгорает наша субъективность, а 
органы чувств становятся совершенными. Мы все знаем о 
небытии потому, что здесь нечего знать, и мы можем 
его абсолютно измерить потому, что здесь нечего 
измерять. В то же время нам прекрасно известно, что 
мы неспособны абсолютно измерить самую элементарную 
вещь этого мира.

Закончив ПОИ, мы, тем самым, подвели основание под 
принцип уничтожения как основополагающий принцип 
бытия. Помимо уже отмеченного тезиса ЗДЕСЬ И ТЕПЕРЬ, 
новая парадигма требует иного подхода к пониманию 
абсолютной истины и ее взаимодействия с истинами 
относительными. Истина 
меняет свою традиционно совокупную природу на 
целокупную. Она полностью сосредоточена в каждой 
частности, делая ее центром бытия (что центр везде, 
следует из факта бесконечности вселенной, но лишь в 
этой концепции это тезис избавляется от 
декларативности). Космос тождествен 'каждой 
фитюльке' - говорит М. Мамардашвили. Относительная 
истина - это способ, которым вот эта конкретная 
частность реализует в себе истину абсолютную.

Рассматривая феномен причинно-следственного отношения, 
Юм не обнаружил той "идеи 
необходимости", того "наиболее отчетливого 
впечатления", которое в равной мере можно было бы 
проследить на всех примерах. Именно это 
обстоятельство положено эмпиризмом и научным 
мышлением в целом в тот вывод, что абсолютная истина 
не существует (или непостижима нами), и 
следовательно, претензии докринеров от метафизики 
обречены на неудачу. Но принцип уничтожения позволяет 
рассмотреть зазор в феномене причинно-следственного 
отношения: всякий процесс как причина подразумевает 
вовсе не традиционное следствие - другой процесс. Это 
дурная бесконечность. Процесс-причина стремится лишь 
к одному - уничтожению себя как известной 
недостаточности, которая в процессуальности и 
заключается. То есть действительное следствие - не 
то, которое мы наблюдаем традиционно, а небытие. 
Становясь другой вещью, причина при этом исчезает - 
ее больше нет. Но реализация причины, помимо 
собственного уничтожения, порождает и то традиционное 
следствие, которое мы и воспринимаем в качестве ее 
цели. Процесс не может стремиться к другому процессу -
 тиражировать недостаточность. У недостаточности лишь 
одна задача - покончить с собой, реализовавшись. Став 
совершенством. Рузумеется, такая трактовка причинно-
следственного отношения - лишь постулат, который и 
получил свое обоснование в данной концепции сначала 
дедуктивно, а затем индуктивно.

Обосновывая небытие в качестве искомого абсолюта, 
истины, нельзя пройти мимо критерия существования. 
Тезис Парменида, гласящий, что 'Бытие есть, а не-бытия 
вовсе нет', казалось бы, не оставляет возможности 
зафиксировать существование небытия. Но Парменид 
понимал под небытием 'мир мнения', мир преходящих, 
изменчивых вещей - то есть именно то, что мы считаем 
бытием. Правда, его 'бытие' формально так же не 
является небытием, но его 'мир по знанию' и 
характеристики этого мира совпадают с небытием по 
факту. Небытие существует именно своим 
yесуществованием - это соответствует его природе, и 
мы не должны навязывать ему свои мерки. 'Ведь никогда 
не докажут, что то, чего нет, существует' - считает 
Парменид, но если руководствоваться мерками вещей, то 
по отношению к небытию доказывать следует обратное: 
что оно действительно не существует.

Небытие существует не по остаточному от бытия 
принципу, наоборот, наличие бытия указывает на 
наличие небытия. Закон достаточного основания сделал 
для абсолютов становления исключение из правил 
модальной логики, чтобы придать им атрибут 
существования, но небытие, как видим, не нуждается в 
этом исключении.

Значительная часть обоснования уделена этической 
компоненте новой парадигмы. В конечном счете, она, 
чтобы претендовать на истинность, должна 
удовлетворить требованиям 'общественной значимости'. 

Мы исследовали ничто на способность являться 
абсолютом, но лишь рациональное и эмпирическое 
обоснование не изменит наше отношение к небытию как к 
средоточию зла и анархии. В этом разделе принцип 
уничтожения трактуется как принцип реализации, а 
процессы представлены в качестве потребностей. Мы 
полагаем существование потребностей само собой 
разумеющимся, но наше же стремление к их реализации 
(уничтожению) свидетельствует об обратном. 'Бытие не 
есть ничто из реального' - говорит Хайдеггер. Тогда 
где же сосредоточено реальное, если не в небытии? 
Ведь все остальное так или иначе относится к бытию. 
Рассматривая принцип уничтожения в свете реализации, 
мы приходим к выводу, что небытию присущ и такой 
атрибут абсолютного, как совершенство. Такое 
совершенство принципиально достижимо и дискретно, в 
отличие от дурной бесконечности становления.
Мне кажется, что предъявленные доказательства 
позволяют серьезно относиться к претензии на 
обладание абсолютной истиной и не воспринимать данную 
концепцию в качестве 'еще одной' картины мира. В 
отличие от предыдущих доктрин она основывается на 
доказательном материале, а потому предполагает по 
отношению к себе ту практику, которая принята в 
научной среде. Речь идет о критике, конечным 
результатом которой должно быть признание ее в 
качестве исчерпания онтологической темы или же 
отрицание этой ее претензии, но также на фактическом 
материале. Каждая метафизическая доктрина 
претендовала на 'конец метафизики'. Абсолютность 
претензии принадлежит не особому метафизическому 
складу ума, а самой области исследования. 
Действительный 'конец метафизики' возможен лишь с 
исчерпанием ее предмета исследования. Это верно и для 
науки, но здесь предметами являются процессы - их 
можно познавать до бесконечности, т. к. истины в них 
нет. Это обстоятельство является лучшей гарантией от 
завершенности.