(из письма И.Львову)

...Вы пишете, что опыт, знания, квалификация — всё 
это "вещи" воспроизводимые, и потому стоимость 
сложного труда определяется так же, как и стоимость 
простого — издержками воспроизводства рабочей силы. 
Положим, что всё так и есть. Однако я немедленно 
указываю Вам на одно ПРИНЦИПИАЛЬНОЕ отличие, которое, 
тем не менее, существует между простым и сложным 
трудом. 

Возьмите, например, опыт. Если физические усилия 
ЗАТРАЧИВАЮТСЯ в процессе труда, то опыт не 
затрачивается, а, наоборот, НАКАПЛИВАЕТСЯ. То есть 
приложение опыта, знаний, квалификации к процессу 
труда не является затратами, не влечёт за собой 
увеличение трудовых затрат — наоборот, оно и 
осуществляется-то с целью СОКРАЩЕНИЯ таковых...

Вы пишете, что сложный труд — это сложенный или 
умноженный простой труд, однако из только что 
указанного явствует, что и это ошибка. Отношение между 
простым и сложным трудом совсем не таково. Человек 
обладает определённым, то есть ограниченным запасом 
физических сил. Это означает, что производительность 
простого труда есть величина КОНЕЧНАЯ. Существует 
предел, далее которого эта производительность не может 
увеличиваться и тем самым рано или поздно становится 
препятствием на пути экономического и общественного 
прогресса. Именно с этого момента и возникает 
стремление ПРЕОДОЛЕТЬ ограниченность простого труда. И 
реализовать это возможно только одним способом: 
переложить функции простого труда на машины и 
механизмы, а деятельности человека придать не 
затратный, а, по возможности, антизатратный характер. 
С этого-то момента труд "усложняется", то есть центр 
его тяжести смещается с физических сил человека на 
интеллектуальные. 

Таким образом, единица сложного труда — это не сумма 
единиц простого труда; между тем и другим отношение 
более сложное — отношение взаимодействия и 
противоречия: труд "усложняется" с целью сократить 
затраты простого труда или, что тоже самое, увеличить 
производительность труда при неизменных затратах 
простого труда.

Итак, вот принципиальное отличие простого труда от 
сложного: если простой труд имеет затратный характер 
(физические силы человека истощаются по мере их 
использования), то знания, квалификация, опыт не 
уменьшаются в процессе их приложения к производству,
но накапливаются, наращиваются. Иначе говоря, простой 
труд есть затраты в чистом виде, сложный труд — 
настолько же затраты, насколько и приобретение, и, в 
общем, сложный труд есть первый шаг к тому, чтоб 
придать деятельности человека антизатратный характер, 
то есть чтобы вообще уничтожить простой труд, коего 
"достойны" только неразумные животные и мёртвые 
механизмы. Таким образом, разница между простым и 
сложным трудом не сводится к разнице между меньшим и 
большим, то есть не сводится к разнице количественной; 
между ними налицо именно качественная разница. Сие, 
впрочем, не бог весть какая новость, и вопрос не в 
этом, а в том, можем ли мы, имеем ли право свести 
указанную разницу к разнице количественной — как это 
делает Маркс и как это делается сплошь и рядом во 
всякого рода математических и физических задачах 
(когда, например, кривую линию рассматривают как 
ломаную, то есть как некое множество, как сумму прямых
 отрезков)? 

До недавнего времени я полагал, что такой подход 
приемлем, сейчас же думаю иначе, ибо качественная 
разница между простым и сложным трудом касается не 
каких-то технических или технологических аспектов 
функционирования того и другого, нет — она касается 
именно и прежде всего их ЭКОНОМИЧЕСКОЙ сущности; 
простой и сложный труд выступают как антиномии именно 
в экономическом смысле, а как и в каких материальных 
формах выражается данная антиномия — это как раз 
неважно. Поэтому пытаться свести разницу между простым 
и сложным трудом к сугубо количественной — значит 
игнорировать саму сущность этих явлений, то есть сам 
корень проблемы. Нельзя, недопустимо рассматривать как 
простые затраты то, в чём явно содержится 
антизатратный элемент, то есть тенденция к сокращению 
трудовых затрат. КАЧЕСТВО квалифицированного труда 
возникает и наращивается именно с целью сократить 
КОЛИЧЕСТВО затрачиваемого труда; здесь, таким образом, 
происходит своего рода переход количества в качество, 
поэтому если этот процесс мы попытаемся рассматривать 
в плоскости лишь количественных изменений, то тем 
самым ликвидируем саму возможность понять его 
адекватно.

Указанная разница между простым и сложным трудами 
проявляется также и в ПРИРОДЕ зарплаты, получаемой за 
тот и другой труд. Чернорабочий идёт на фабрику или 
стройку не по своей воле, он именно ВЫНУЖДЕН идти, 
дабы обеспечить себе хлеб насущный. От него как
потенциального работника требуются качества лишь 
стандартные средние, а потому и наиболее 
аспространённые среди людей. С другой стороны, 
потребность в простом труде благодаря техническому 
прогрессу всё больше и больше сокращается. 

Итак, неквалифицированный работник ВЫНУЖДЕН идти в 
наём, таких как он МНОГО, и потребность в его услугах 
СОКРАЩАЕТСЯ. Всё это означает только одно: предложение 
простого труда опережает спрос на него (я пишу, 
конечно, о долговременной тенденции, а не о
конкретных, "мгновенных" состояниях рынка). Это 
значит, что заработная плата неквалифицированного 
работника стремится к некоему объективному минимуму и 
имеет характер возмещения издержек по воспроизводству 
рабочей силы соответствующего качества. То бишь к 
простому труду в полной мере приложима марксова теория 
заработной платы (если только, правда, в дело не 
вмешиваются профсоюзы, государство, что я и 
предполагаю в данном случае). 

Иначе обстоит дело со сложным трудом. Если предложение 
простого труда существует всегда относительно 
независимо от спроса на него (ибо все люди хотят есть 
и пить, а потому вынуждены искать работу не зависимо 
от конъюнктуры рынка и прочих обстоятельств) и даже 
имеет свойство резко возрастать как раз в периоды 
спада и кризиса, что для простых трудящихся может 
стать настоящим бедствием, то предложение сложного 
труда в гораздо большей степени обусловлено спросом на 
него. Обучение и проч. необходимо сопряжены с 
затратами, и это значит, что потенциальный 
представитель сложного труда должен обладать некоторым 
уровнем достатка, а следовательно, он всегда более 
свободен от материальных обстоятельств — что делает 
предложение сложного труда более эластичным, 
адекватным спросу. 

Кроме того, если мы соглашаемся с тем, что 
квалификация и проч. — "вещи" воспроизводимые, то 
тогда мы должны признать и то, что сложный труд 
основывается уже не столько на физических данных 
рабочего, сколько на его внутренних способностях, а 
как раз в этом-то отношении люди очень заметно 
отличаются друг от друга. Мало того, чем более 
уникальные способности требуются от работника, тем 
реже они встречаются — следовательно, тем менее они 
воспроизводимы. То есть чем труд БОЛЕЕ сложен, тем он 
МЕНЕЕ воспроизводимым товаром является соответствующая 
рабочая сила. Если предложение простого труда можно 
считать практически неограниченным как в 
краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе, то 
квалифицированный труд воспроизводим в лучшем случае 
лишь в долгосрочной тенденции, в краткосрочном же 
плане квалифицированная рабочая сила не столько 
воспроизводится, сколько переводится, переманивается, 
мигрирует из одной сферы производства в другую. Но всё 
это означает, что заработная палата квалифицированного 
рабочего имеет уже характер, КАЧЕСТВО ренты, даже если 
по величине она в точности соответствует лишь 
издержкам воспроизводства рабочей силы, то есть её 
величина формально определяется в точном соответствии 
с марксовой теорией зарплаты. Внешние зависимости 
здесь ещё, может быть, сохраняются те же, что и в 
отношении простого труда, но КАЧЕСТВО явления уже, так 
сказать, меняет окраску. Практическим подтверждением 
данных утверждений является так называемая "рабочая 
аристократия", которая возникает на основе сложного 
квалифицированного труда и во всех отношениях 
выделяется из общей массы рабочего класса.

Если воспроизводимость квалифицированной рабочей силы 
оказывается под вопросом в краткосрочной перспективе, 
то по крайней мере заработная плата сложного труда 
определяется по прежнему — законом спроса и 
предложения в любом случае, в любой перспективе: если 
спрос на квалифицированный труд в той или иной отрасли 
резко возрастает, то в ней возрастает и зарплата, и 
под воздействием этого стимула растёт предложение 
рабочей силы в данной отрасли за счёт его сокращения в 
других отраслях. Таким образом, рабочая сила остаётся 
товаром, воспроизводимым если не в абсолютном, то в 
относительном смысле, то есть остаётся вообще 
экономическим явлением, подчинённым действию 
объективных экономических законов. Однако стоит нам 
сделать ещё один шаг и предположить, что в основе 
сложного труда лежат не какие-то более или менее 
распространённые способности, но УНИКАЛЬНЫЕ ТАЛАНТЫ, 
которые уже в принципе не могут быть воспроизводимы, 
как последнее сходство между товаром и рабочей силой 
тотчас же улетучиться... РАБОЧАЯ СИЛА ЕСТЬ ТОВАР — вот 
догма едва ли не всех теорий заработной платы. 
Квалифицированная рабочая сила есть В ПРИНЦИПЕ не 
товар, если в её основе лежат уникальные субъективные 
качества человека. В этом случае соответствующий 
сложный труд становится игрой, творчеством √ чем 
угодно, но не затратами, не ТРУДОМ в обычном смысле 
этого слова. А заработная плата, соответственно,
становится гонораром, величина которого определяется 
бог знает какими факторами и обстоятельствами, но 
только не "объективными законами". В этом смысле 
гонорар есть "сверхрента" — не потому, что он "больше" 
ренты, а потому, что существует уже как
внеэкономическое явление. 

Итак, существует связь, отношение между простым и 
сложным трудом, но эта связь — не прямая линия, но, 
скорее, узловая линия мер в смысле Гегеля. То есть 
расстояние между простым и сложным трудом не может 
быть "измерено", выражено количественно, ибо 
представляет собой последовательность КАЧЕСТВЕННЫХ 
переходов или превращений. Конечно, при желании можно 
ликвидировать или проигнорировать некоторые из этих 
переходов или "узлов"; можно, например, предположить, 
что разница между грузчиком и токарем — только 
количественная, и это предположение ни с какой стороны 
не вызовет бурных протестов. Однако если к подобной
же количественной разнице мы попытаемся свести разницу 
между трудом токаря и трудом профессора политэкономии —
 это уже, мягко говоря, никем не будет понято. Почему? 
Потому, что если между трудом грузчика и трудом токаря 
качественная разница едва намечается — и потому легко 
может быть преодолена, — то между трудом профессора и 
трудом токаря она уже абсолютно очевидна, а потому 
непреодолима. Но если мы её видим во втором случае, то 
мы не должны игнорировать её и в первом случае лишь на 
том основании, что её там ещё  "плохо видно". И уж 
конечно, мы тем более не должны её игнорировать, когда 
речь идёт не о конкретных специальностях, а о простом 
и сложном труде как абстрактных экономических 
понятиях. Если этой качественной разницы между простым 
и сложным трудом мы будем придерживаться как принципа, 
то мы сможем решить любой конкретный вопрос, если же 
мы будем её принципиально отрицать, то рано или поздно 
в том или ином конкретном вопросе она предстанет перед 
нами очевидным фактом (как в случае с токарем и 
профессором) и всё равно заставит себя признать.

Итак, если мысленно проследить расстояние, отделяющее 
труд чернорабочего от "труда" учёного (художника, 
высшего менеджера, общественного деятеля и т.д. и 
т.п.), то мы, с одной стороны, увидим как труд 
обретает всё более антизатратный, то есть 
интеллектуальный, творческий характер, с другой же 
стороны — как зарплата превращается сначала в ренту, 
затем в "сверх ренту" (гонорар). При этом я 
абстрагировался от деятельности профсоюзов и 
государства. Если теперь мы примем во внимание эту 
деятельность, то увидим, что указанное отношение между 
простым и сложным трудом развивается не только в 
прямом, но и в обратном направлении, так что простой 
труд УТРАЧИВАЕТ СВОЙ СОБСТВЕННЫЙ ХАРАКТЕР — по
крайней мере в отношении природы получаемой им 
заработной платы.

Возьмём ли мы "железный закон заработной платы" 
Лассаля или марксизм, или теорию Кларка — все они 
рассматривают труд как товар и пытаются определить, 
чем ОБЪЕКТИВНО определяется величина заработной платы —
 и в этом именно состоит порок всех названных теорий. 
Подобная постановка вопроса, впрочем, вполне уместна, 
если зарплату рассматривают либо как вознаграждение за 
труд (Кларк), либо как возмещение издержек рабочей 
силы (Маркс и Лассаль). Однако она абсолютна 
неуместна, если речь идёт не о возмещении издержек и 
не об адекватном вознаграждении трудового подвига, но 
о распределении прибавочной стоимости.

Прибавочная стоимость производится не трудом и не 
капиталом, она образуется за счёт эксплуатации сил 
природы. То есть прибавочная стоимость — это то, что 
ВСЕМ достаётся (если вообще достаётся) ДАРОМ. 
Следовательно, в отношении прибавочной стоимости не
могут действовать законы распределения, спроса и 
предложения, которые действуют в отношении товаров. 
Что же действует? СИЛА. Прибавочная стоимость — это
общественный пирог, который присваивает себе самый 
сильный. А если появляются другие, не менее сильные? 
Тогда приходится делить. Как делить? Опять-таки в 
соответствии с силой каждого: каждый получает столько, 
сколько хватит сил взять.

На протяжении большей части человеческой истории 
имущие классы обладали и политической, и военной 
силой, в их распоряжении находился государственный 
аппарат, поэтому и прибавочная стоимость безраздельно 
переходила в их собственность. Простым же работникам
доставалось лишь то, что было объективно необходимо 
для воспроизводства их рабочей силы. То есть простые 
работники существовали на "правах" рабочего скота или 
рабов. В условиях капитализма монополия имущих классов 
на силу и власть принципиально подрывается. Однако 
капиталисты быстро нащупали иной способ "взять свое": 
ни одно собрание предпринимателей, как говорил Адам 
Смит, не обходилось без того, чтоб его участники не 
составили бы какой-нибудь заговор против общества. То 
есть именно классовая сплочённость имущих классов и 
обеспечивает им "право" на прибавочную стоимость. При 
этом всякие попытки рабочих действовать коллективно и 
согласовано рассматривалось и в Англии, и в
континентальной Европе как преступление. Однако время 
брало своё, и постепенно деятельность профсоюзов и 
законодательное регулирование трудовых отношений
выправили положение. В наше время в этом вопросе 
поставлена окончательная точка (по крайней мере, 
теоретически), ибо признано, что использование 
человека в качестве средства для достижений каких 
угодно целей есть уголовное преступление. В переводе 
на язык политэкономии это означает: существование 
рабочей силы в качестве товара — вернее, низведение её 
до такого качества — есть преступление. Но именно в 
этом качестве рабочую силу и рассматривали Лассаль, 
Маркс и Кларк.

Теоретически, указанный переворот в существовании 
простого труда состоит просто в признании того, что и 
простой труд — никакой не товар, но "право имеет". Да, 
простой труд именно имеет право на свою долю в 
прибавочной стоимости. Обеспечивают это право 
профсоюзы и государство — посредством регулирования 
предложения труда. Но это значит, что зарплата ДАЖЕ 
простого труда получает ХАРАКТЕР РЕНТЫ.

Марксу позарез нужно было свести сложный труд к 
простому дабы низвести рабочих до уровня наёмных 
рабов. В действительности же происходило (уже при 
Марксе) и происходит, скорее, обратное: простой труд 
искусственно возводится к сложному. Спрашивается: чего
же после этого стоят попытки во чтобы то ни стало 
свести-таки сложный труд к простому?

Политэкономия — странная наука: ни один принципиальный 
вопрос не был решён ею до опыта, прежде практики. 
Наоборот, политэкономы нередко подолгу продолжали 
настаивать на своих ошибочных мнениях уже после того, 
как сама жизнь нащупала и указала всем на правильное 
решение и даже после того, как это верное решение 
восторжествовало на практике. Не следует продолжать 
эту давнюю политэкономическую традицию. Не нужно 
искать ложное решение вопросу, который самой жизнью 
уже давно решён правильно.